Содержание

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ

Спрашивающий.
Тогда как вы объясните то, что человек наделён духом или душой? Откуда они?
Теософ.
От Мировой Души. Конечно, они не дарованы личностным Богом. Откуда у медузы водный элемент? Из окружающего её океана, в котором она живет, дышит и существует и куда она вернется, когда растворится.
Спрашивающий.
Так вы отрицаете учение, что душа дана или вдохнута в человека Богом?
Теософ.
Мы обязаны это сделать. Душа, о которой говорится в главе II "Бытия" (стих 7), — это, как там сказано, "душа живая" или нэфеш (то есть жизненная или животная душа), которой Бог (мы говорим "природа" или непреложный закон) наделяет человека, так же, как и всякого животного. Это вовсе не мыслящая душа или ум, и менее всего это*бессмертный дух*.
Спрашивающий.
Хорошо, давайте сформулируем иначе: это Бог ли наделяет человека человеческой разумной душой и бессмертным духом?
Теософ.
При такой постановке вопроса мы снова должны отрицать это. Раз мы не верим в личностного Бога, как можем мы верить, что он чем-то наделяет человека? Но допуская, ради аргументации, существование Бога, который берёт на себя риск создавать новую душу для каждого вновь рожденного младенца, то всё, что можно сказать — так это то, что такого Бога вряд ли можно считать наделенным хоть какой-либо мудростью или предвидением. А некоторые другие трудности и невозможность примирить это с заявлениями о милосердии, справедливости, беспристрастии и всеведении такого Бога, уж точно являют собой смертоносные рифы, на которых эта богословская догма разбивается ежедневно и ежечасно.
Спрашивающий.
Что вы имеете в виду? Какие трудности?
Теософ.
Я имею в виду неопровержимый аргумент, однажды предложенный в моём присутствии знаменитым сингальским буддийским проповедником христианскому миссионеру, которого вовсе нельзя было назвать невежественным или неподготовленным к той публичной дискуссии, на которой этот аргумент был выдвинут. Это было недалеко от Коломбо, и миссионер попросил старейшину Мегаттивати привести свои доводы, почему христианский Бог не может быть принят "язычниками". Ну и миссионер занял в этой достопамятной дискуссии почётное второе место, впрочем, как обычно.
Спрашивающий.
Хотел бы я знать, каким образом.
Теософ.
Очень просто. Буддийский проповедник начал с вопроса к падре, давал ли Бог Моисею заповеди, которых должны были придерживаться только люди, а сам Бог нарушал бы. Миссионер с негодованием отверг это предположение. "Хорошо, — сказал оппонент, — вы говорите, что Бог не делает исключений из этого правила, и что ни одна душа не может родиться без его воли. Но среди прочего Бог запрещает и прелюбодеяние, и всё же вы говорите, что это он создает каждого рождающегося младенца, и он наделяет его душой. Должны ли мы понимать это так, что миллионы детей, рожденных в преступлении и прелюбодеянии, являются делом Бога? И что ваш Бог, запрещая и карая нарушение своих законов, тем не менее, ежедневно и ежечасно творит души как раз для таких детей? Согласно простейшей логике, ваш Бог — соучастник преступления, поскольку без его помощи и вмешательства такие "дети греха" родиться бы не могли. Где же справедливость, когда не только виновные родители, но и невинный младенец караются за то, что сделано самим Богом, чью полную невинность вы оправдываете?" Миссионер посмотрел на свои часы и вдруг нашёл, что уже слишком поздно для продолжения дискуссии.
Спрашивающий.
Вы забываете, что все такие необъяснимые случаи являются таинствами, и что нашей религией нам запрещено совать нос в таинства Бога.
Теософ.
Нет, мы не забываем, а просто отвергаем такие невозможные вещи. Не хотим и вас заставлять верить в то же, что и мы. Мы лишь отвечаем на заданные вами вопросы. У нас, однако, есть другое название для ваших "таинств".

БУДДИЙСКОЕ УЧЕНИЕ О ДУШЕ

Спрашивающий.
Что говорит буддизм о душе?
Теософ.
Это зависит от того, имеется ли в виду экзотерический, популярный буддизм, или его эзотерические учения. Учение первого раскрывается в "Буддийском катехизисе" таким образом: "Душа рассматривается как наименование, используемое невеждами для выражения ложного представления. Если всё подвержено изменениям, то не является исключением и человек, и каждая материальная часть его должна меняться. То, что подлежит переменам, непостоянно, так что не может быть бессмертия для переменчивой вещи". Это кажется простым и определенным. Но когда мы подходим к вопросу о том, что новая личность в каждом последующем рождении представляет собой совокупность скандх, или принадлежностей старой личности, и спрашиваем, является ли она новым существом, в котором ничего не осталось от старого, мы читаем: "В одном смысле это — новое существо, в другом — нет. В течение жизни скандхи постоянно изменяются, и тогда как сорокалетний мужчина А. Б. считается тождественен по своей личности восемнадцатилетнему юноше А. Б., всё же в силу постоянного разрушения и восстановления тела и изменения ума и характера, он уже другое существо. Тем не менее, человек в пожилом возрасте справедливо пожинает плоды, награды или страдания, последовавшие из его мыслей и поступков на всех предыдущих стадиях его жизни. Так и новое существо нового воплощения, будучи той же самой индивидуальностью, что и раньше (но не той же личностью), но в изменённой форме, или с новой суммой скандх, справедливо пожинает последствия своих действий и мыслей в прошлом существовании." Это трудная для понимания метафизика, но она, никоим образом, прямо не выражает неверия в душу.
Спрашивающий.
Разве не говорится подобного и в "Эзотерическом буддизме"?
Теософ.
Говорится, поскольку это учение принадлежит и эзотерическому буддизму или Тайной Мудрости, и экзотерическому буддизму, или религиозной философии Гаутамы Будды.
Спрашивающий.
Но нам ясно сказали, что большинство буддистов не верят в бессмертие души?
Теософ.
И мы тоже, если под душой вы подразумеваете личное эго, или жизненную душу — нэфеш. Но каждый учёный буддист верит в индивидуальное или божественное Я. Те, кто не верят в него, ошибаются в своих суждениях. Здесь они так же заблуждаются, как и те христиане, которые путают богословские вставки более поздних редакторов Евангелий о преисподней и адском огне, с дословными высказываниями Иисуса. Ни Будда, ни даже "Христос" никогда ничего не писали сами, но оба говорили аллегориями и "притчами", как делали настоящие посвященные и будут делать ещё долго. Оба Писания очень осторожно трактуют эти сложные метафизические вопросы; и буддийские и христианские записи грешат избытком экзотеризма, и в обоих случаях мёртвая буква в своём значении хватает через край.
Спрашивающий.
Вы хотите сказать, что ни учение Будды, ни учение Христа до сих пор не были правильно поняты?
Теософ.
Именно это я и имею в виду. Оба благовествования, и буддийское и христианское, проповедовались с одной и той же целью. Оба реформатора были горячими филантропами и практическими альтруистами, несомненно проповедовавшими социализм благороднейшего и высочайшего типа, самопожертвование до самого, пусть скорбного, конца. "Пусть грехи всего мира падут на меня, чтобы я мог облегчить беды и страдания человека!" — взывает Будда... "Я не допущу, чтобы плакал кто-либо, кого я мог уберечь!" — восклицает принц-нищий, облачённый в кладбищенские лохмотья отречения. "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас" — таков был призыв к бедным и обездоленным "Человека Скорбей", которому негде было преклонить голову. Учение обоих составляют безграничная любовь к человечеству, милосердие, прощение обид, забвение себя, сострадание к заблуждающимся массам, оба проявляют одинаковое презрение к богатым и не делают никакого различия между своими и чужими. Их стремлением было, не открывая святых мистерий посвящения всем, дать невежественным и введенным в заблуждение, чьё бремя в жизни было слишком тяжелым для них, веру и намёк на истину, достаточные, чтобы поддержать их в тяжелые часы. Но цели обоих реформаторов не были достигнуты из-за избытка рвения их позднейших последователей. Слова Учителей неверно поняты и истолкованы — взгляните на последствия!
Спрашивающий.
Но Будда уж точно должен был отрицать бессмертие души, если так говорят все востоковеды и его собственные жрецы!
Теософ.
Архаты начали, следуя политике своего Учителя, а большинство последующих священнослужителей не были посвящены, в точности как и в христианстве; и так, мало-помалу, эзотерические истины были почти утрачены. Доказательство этому — то, что из двух существующих шри-ланкийских сект "сиамцы" верят, что смерть — это абсолютное уничтожение индивидуальности и личности, а другие объясняют нирвану так же, как и мы, теософы.
Спрашивающий.
Но почему, в таком случае, в вопросе веры в душу буддизм и христианство представляют два противоположных полюса?
Теософ.
Потому что условия, в которых они проповедовались, не были одинаковыми. В Индии брахманы, ревнители своего высшего знания и отлучавшие от него все касты, кроме собственной, повергли миллионы людей в идолопоклонство и почти фетишизм. Будда должен был нанести смертельный удар избытку нездоровой фантазии и фанатичных предрассудков, проистекающих из такого невежества, какое редко наблюдалось и до, и после. Для "тех, кто взывает к своим богам, но остаётся неуслышанным или не удостаивается внимания", кто живёт и умирает в умственном отчаянии, уж лучше философский атеизм, чем это невежественное поклонение. Ему первым делом пришлось пресечь этот грязный поток предрассудков и искоренить заблуждения, прежде чем он мог давать истину. А поскольку он не мог дать всего, по той же самой причине, что и Иисус, который напоминал своим ученикам, что Тайны Царствия Небесного — не для необразованных толп, но только для избранных, и потому "говорил с ними притчами" (Матф. XIII, 11), предосторожность заставила Будду сокрыть слишком многое. Он даже отказался сказать монаху Ваччхаготте, есть ли в человеке "я". Принуждаемый к ответу, "Возвышенный хранил молчание" [1].
Спрашивающий.
Это относится к Гаутаме, но каким образом это касается Евангелий?
Теософ.
Читайте историю и размышляйте над ней. В те времена, к которым относят евангельские повествования, во всём цивилизованном мире имело место похожее интеллектуальное брожение, но на Востоке и на Западе оно дало противоположные результаты. Старые боги умирали. В то время, как в Палестине цивилизованные классы дрейфовали за неверующими саддукеями к материалистическому отрицанию и мёртвой букве закона Моисея, а в Риме — к моральному разложению, низшие и беднейшие классы бросились в колдовство и устремились за чужими богами, или становились лицемерами и фарисеями. Снова пришло время для духовной реформы. Жестокий, антропоморфный, и ревнивый Бог иудеев со своими кровавыми законами типа "око за око, зуб за зуб", с кровопролитиями и жертвоприношениями животных, должен был быть отодвинут на второе место и заменен милосердным "Отцом, который в тайне". Последнего нужно было показать не как внекосмического Бога, но как божественного Спасителя обычного, плотского человека, скрытого в его собственном сердце и душе — у бедного, как и у богатого. Здесь тайны посвящения могли быть разглашены не более, чем в Индии, дабы не бросать святыни псам и не метать бисер перед свиньями, ибо и Открывающий, и его откровения неизбежно будут попраны ногами. Таким образом, сдержанность Будды и Иисуса — вне зависимости от того, жил последний в приписываемый ему исторический период, или нет — которые равно воздерживались от раскрытия Таинств Жизни и Смерти — привела в одном случае к полному отрицанию в южном буддизме, а в другом — к трём ссорящимся конфессиям христианской церкви и 300 сектам в одной только протестантской Англии.

[1]Будда дал Ананде, своему посвящённому ученику, который поинтересовался причиной этого молчания, простой и недвусмысленный ответ в диалоге, переведенном Ольденбургом из Самьюттака Никаи: "Ананда, если бы я, когда странствующий монах Ваччхаготта спросил меня: "Существует ли "я"?" ответил: "я существует", тогда это, Ананда, подтвердило бы доктрину шраманов и брахманов, верящих в постоянство. Если бы я, когда странствующий монах Ваччхаготта спросил меня: "Никакого "я" нет?" ответил: "Я не существует", то это, Ананда, подтвердило бы доктрину тех, кто верит в уничтожение. Если бы, когда странствующий монах Ваччхаготта спросил меня: "Существует ли я?", я ответил: "я существует", то разве послужило бы это моей цели — привести его к знанию того, что все существования (дхармы) это не-я? Но если бы я ответил: "я не существует", то это, Ананда, только бросило бы странствующего монаха Ваччхаготту одной путаницы в другую: "Моё я, оно что, разве не существовало раньше? А теперь его больше нет!"." Это лучше, чем что-либо, показывает что Гаутама Будда скрывал эти сложные метафизические доктрины от народа, чтобы не запутать его ещё больше. То, что он имел в виду, было разницей между личным преходящим эго и Высшим Я, изливающим свой свет на постоянное, духовное "я" человека.